— Конечно, конечно. Я думал, ты сказал — большое одолжение.

— Может, это больше, чем ты думаешь.

— Сейчас я допью кофе, пойду домой и погляжу, что за кошмарприготовила мне Рэйчел на воскресный ужин. Вот ключ. Будешь уходить, Джимми,запри.

Джимми сунул ключ в карман.

— Запру. Еще раз спасибо, Мори.

— Все, что угодно. Только ты тоже сделай мне одно одолжение.

— Разумеется. Какое?

— Если она что-нибудь скажет, запиши для потомства. — Онрассмеялся, заметил одинаковое выражение лиц молодых людей и замолчал.

Было без пяти семь. Бен ощутил, как в тело началопросачиваться напряжение.

— Можешь спокойно перестать есть глазами часы, — сказалДжимми. — Они от этого быстрее не пойдут.

Бен виновато вздрогнул.

— Я очень сильно сомневаюсь, что вампиры — если они вообщесуществуют — поднимаются по календарному заходу солнца, — добавил Джимми. — Вэто время совсем темно не бывает.

Тем не менее он встал и выключил телевизор, оборвав насередине кряканье лесной утки.

На комнату опустилось одеяло тишины. Они сидели в рабочейкомнате Грина, а на столе из нержавейки, снабженном трубками и педалями дляподъема и спуска, лежало тело Марджори Глик. Это напомнило Бену столы вродильном отделении больницы.

Еще когда они пришли сюда, Джимми отвернул прикрывавшую труппростыню и провел беглое обследование. На миссис Глик был стеганый халатвинного цвета, вязаные тапочки, на левой голени — кусочек пластыря, возможно,скрывающий порез от бритья. Бен старался не смотреть, но тело снова и сновапритягивало к себе его взгляд.

— Что думаешь? — спросил Бен.

— Не собираюсь ни за что ручаться, поскольку впереди еще тричаса, которые все решат в ту или иную сторону. Но ее состояние поразительносходно с состоянием Майка Райерсона — никаких трупных пятен, никаких следовокоченения или его начала. — Джимми на тянул простыню обратно и больше ничегоне сказал.

Было 7:02. Вдруг Джимми сказал:

— Где твой крест?

Бен вздрогнул.

— Крест? Господи, у меня его нет!

— Ты никогда не был бойскаутом, — сказал Джимми и раскрылсумку. — Я же всегда являюсь во всеоружии.

Он вытащил два шпателя, ободрал защитный целлофан и скрепилих с помощью пластыря под прямым углом.

— Благослови его, — велел он Бену.

— Что? Я не могу… Я не знаю, как.

— Тогда придумай, — велел Джимми, и его приятное лицонеожиданно напряглось. — Ты же писатель, тебе следует быть метафизиком. РадиБога, скорее. Думаю, сейчас что-то произойдет. Разве ты не чувствуешь?

И Бен почувствовал. В медленных лиловых сумерках словно бысобиралось что-то пока невидимое, но тяжкое и электризующее. У него пересохлово рту и, прежде чем заговорить, пришлось облизать губы.

— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. — Подумав, Бендобавил: — И во имя Непорочной Девы Марии тоже. Благословляю этот крест и… и…

Слова поднимались к губам с неожиданной таинственнойуверенностью.

— Господь — Пастырь мой, — говорил Бен, и слова падали вполную теней комнату, как падали бы камни в глубокое озеро. — Не я возжелал —Он покоит меня на зеленых пажитях. Он водит меня к водам тихим. Он воскрешаетдушу мою…

Голос Джимми подхватил нараспев:

— Он направляет меня на стези правды ради имени Своего. Еслия пойду и долиною смертной тени, не убоюсь никакого зла…

Дышать свободно стало невозможно. Бен обнаружил, что всетело у него пошло гусиной кожей, а короткие волоски на шее встали дыбом, какперья у драчливого петуха.

— Твой жезл и Твой посох — они успокаивают меня. Тыприготовил предо мною трапезу в виду врагов моих, умастил елеем голову мою,чаша моя преисполнена. Так, благость и милость…

Укрывающая тело Марджори Глик простыня задрожала. Из-под неевыпала рука. Пальцы, выворачиваясь, извиваясь, пьяно зашарили в воздухе.

— Боже мой, неужто я это вижу? — прошептал Джимми. Онпобледнел так, что веснушки выступили как брызги на оконном стекле.

— …да сопровождают меня во все дни жизни моей, — закончилБен. — Джимми, посмотри-ка на крест.

Крест светился, сияние призрачным потоком разливалось поруке.

В тишине сдавленный, скрежещущий как черепки разбитогоглиняного горшка голос медленно проговорил: «Дэнни?»

Бен почувствовал, что язык прилип к небу. Силуэт подпростыней сел. Комната погружалась во мрак, в ней двигались и скользили тени.

— Дэнни, голубчик, где ты?

Свалившаяся с лица покойницы простыня скомкалась в коленях.Лицо Марджори Глик во мраке казалось мертвенно-бледным, круглым, как луна,пятном, пробитым только черными дырами глазниц. Она увидела Джимми с Беном, иее губы раздвинулись, пропуская страшное рычание обманутого существа. Убывающеесияние дня блеснуло на зубах Марджори.

Она перебросила ноги через край стола. Один тапок свалился илежал, позабытый.

— Сиди, где сидишь! — велел Джимми. — Не пробуй двигаться!

Ответом было ворчание, похожее на собачье — мрачныйсеребристый звук. Миссис Глик соскользнула со стола, пошатнулась и направиласьк ним. Бен поймал себя на том, что загляделся в эти глаза-дыры, и резко отвелвзгляд. Там, внутри, были черные, пронизанные красным, галактики. Можно былоувидеть самого себя, тонущего и наслаждающегося этим.

— Не смотри ей в лицо, — предостерег он Джимми.

Они, не раздумывая, отступали перед Марджори, позволяя ейгнать их к ведущему на лестницу узкому коридорчику.

— Крест, Бен! Попробуй!

Бен чуть не забыл, что у него есть крест. Теперь он возделего, и тот буквально полыхнул сверкающим светом. Пришлось прищуриться. МиссисГлик испуганно зашипела и вскинула руки, загораживая лицо. Черты Марджорисловно бы наползали друг на друга, они извивались и крутились, как клубок змей.Она сделала шаг назад.

— Проняло! — завопил Джимми.

Бен надвигался на нее, вытянув крест перед собой. Марджорискрючила пальцы одной руки когтями и взмахнула ею. Бен просунул крест под этуруку и сделал им резкий выпад. Из горла миссис Глик вырвалось пронзительноеулюлюканье.